Тайный город - 8

ПРОЛОГ

Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой - Виноградарь, Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает, и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода
Евангелие от Иоанна

Забайкалье, Читинская область,
деревня Верхние Каменки.
Два года до описываемых событий.
Дожди в этом году зарядили с августа, аккурат с Преображения. Но в первую послепраздничную неделю они лишь моросили, превратив остаток лета в тоскливые, подернутые водяной пылью будни. А вот с началом сентября перешли в полноценные ливни и сварили из единственной дороги, связывающей деревню с миром, неприличную грязную кашу. Впрочем, распутица не была здесь в диковину, а аборигены, автопарк которых составляли разномастные джипы и небольшие грузовики, даже радовались этому времени, в течение которого замкнутый мирок Верхних Каменок гарантированно не подвергался нашествию чужаков.
Чужих здесь не привечали.
- Губернатор хочет на второй срок избраться, всю область заасфальтировал, какого черта вы сопротивляетесь? - Полицейский, толстый, с большим мягким носом и большими губами капитан, расстроенно осмотрел свой покрытый грязью бело-голубой джип. Точнее, полицейский помнил, что джип должен быть бело-голубым. - За переправой чуть ось не потерял!
- Это вы, Степан Васильевич, как брод прошли, правее, должно быть, взяли? - осведомился его собеседник, кряжистый, плечистый мужик, с аккуратно расчесанными на пробор волосами. - Так там в этом году, наоборот, левее надо выезжать, справа яма образовалась.
- Яма! Григорий, какая яма? - Полицейский коротко ругнулся. - Яма, брод, яма, болото… Сидите здесь, бирюки бирюками.
- Привыкли. - Мужик усмехнулся.
На фоне помятого и злого полицейского он выглядел необычайно благообразно. Чистый костюм, чистая рубашка, брюки заправлены в начищенные до блеска сапоги, старательно подстриженная бородка. Григорий был ниже капитана, но шире в плечах и буквально дышал могучей силой, настоящим, мощным простором сибирской тайги… вот только левый рукав его пиджака был зашит, напоминая о давней и крайне неудачной встрече с шатуном.
- Яма! Привыкли! - Капитан вздохнул. - Зачем вызывал?
Эмоции, вызванные пробуждением в четыре утра и сотней миль непролазной грязи, улеглись, и полицейский решил, наконец, поинтересоваться, для чего глава администрации затерянной в тайге деревушки разбудил его среди ночи и потребовал немедленного, НЕМЕДЛЕННОГО, прибытия.
- В дом, пожалуйста, - предложил Григорий. - Жена доила уже, молочка парного с дороги попьете, а я расскажу, как и что.
- Говори здесь. - Полицейский достал из джипа термос с крепчайшим кофе и закурил сигарету. - Не хочу в дом, на прохладе останемся…
- Можно и здесь.
Дождь прекратился несколько часов назад, и желание капитана насладиться чистым утренним воздухом было понятно. Мужчины присели на скамеечку у крыльца.
- Так что же случилось?
- Неспокойно у нас, - просто ответил Григорий.
- Ага, - хмыкнул полицейский, - Мефодий вчера сапог порвал, а баба Нина сказала, что это не к добру?
- Вроде того, - не принял шутки однорукий. - У Федора две коровы сдохли, и я боюсь, как бы до смертоубийства не дошло.
- При чем здесь убийство? - не понял капитан.
- Коровы сдохли?
- Две.
- Отравили? Григорий опустил глаза.
- Почти.
- Что значит “почти”?
- Вся деревня знает, что сгубила коров Пелагея.
- Отравила? Свидетели есть? Пастуха допросить надо.
- Пастуха допрашивать не надо, - поморщился однорукий.

Вадим Панов

Тень Инквизитора

Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой - Виноградарь; Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает; и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода.

Евангелие от Иоанна

Забайкалье, Читинская область,

деревня Верхние Каменки.

Два года до описываемых событий.

Дожди в этом году зарядили с августа, аккурат с Преображения. Но в первую послепраздничную неделю они лишь моросили, превратив остаток лета в тоскливые, подернутые водяной пылью будни. А вот с началом сентября перешли в полноценные ливни и сварили из единственной дороги, связывающей деревню с миром, неприличную грязную кашу. Впрочем, распутица не была здесь в диковину, а аборигены, автопарк которых составляли разномастные джипы и небольшие грузовики, даже радовались этому времени, в течение которого замкнутый мирок Верхних Каменок гарантированно не подвергался нашествию чужаков.

Чужих здесь не привечали.

Губернатор хочет на второй срок избраться, всю область заасфальтировал, какого черта вы сопротивляетесь? - Полицейский, толстый, с большим мягким носом и большими губами капитан, расстроенно осмотрел свой покрытый грязью бело-голубой джип. Точнее, полицейский помнил, что джип должен быть бело-голубым. - За переправой чуть ось не потерял!

Это вы, Степан Васильевич, как брод прошли, правее, должно быть, взяли? - осведомился его собеседник, кряжистый, плечистый мужик, с аккуратно расчесанными на пробор волосами. - Так там в этом году, наоборот, левее надо выезжать, справа яма образовалась.

Яма! Григорий, какая яма? - Полицейский коротко ругнулся. - Яма, брод, яма, болото… Сидите здесь, бирюки бирюками.

Привыкли. - Мужик усмехнулся.

На фоне помятого и злого полицейского он выглядел необычайно благообразно. Чистый костюм, чистая рубашка, брюки заправлены в начищенные до блеска сапоги, старательно подстриженная бородка. Григорий был ниже капитана, но шире в плечах и буквально дышал могучей силой, настоящим, мощным простором сибирской тайги… вот только левый рукав его пиджака был зашит, напоминая о давней и крайне неудачной встрече с шатуном.

Яма! Привыкли! - Капитан вздохнул. - Зачем вызывал?

Эмоции, вызванные пробуждением в четыре утра и сотней миль непролазной грязи, улеглись, и полицейский решил, наконец, поинтересоваться, для чего глава администрации затерянной в тайге деревушки разбудил его среди ночи и потребовал немедленного, НЕМЕДЛЕННОГО, прибытия.

В дом, пожалуйста, - предложил Григорий. - Жена доила уже, молочка парного с дороги попьете, а я расскажу, как и что.

Говори здесь. - Полицейский достал из джипа термос с крепчайшим кофе и закурил сигарету. - Не хочу в дом, на прохладе останемся.

Можно и здесь.

Дождь прекратился несколько часов назад, и желание капитана насладиться чистым утренним воздухом было понятно. Мужчины присели на скамеечку у крыльца.

Так что же случилось?

Неспокойно у нас, - просто ответил Григорий.

Ага, - хмыкнул полицейский, - Мефодий вчера сапог порвал, а баба Нина сказала, что это не к добру?

Вроде того, - не принял шутки однорукий. - У Федора две коровы сдохли, и я боюсь, как бы до смертоубийства не дошло.

При чем здесь убийство? - не понял капитан. - Коровы сдохли?

Отравили?

Григорий опустил глаза.

Что значит «почти»?

Вся деревня знает, что сгубила коров Пелагея.

Отравила? Свидетели есть? Пастуха допросить надо.

Пил? - угрюмо спросил полицейский, чувствуя, как из глубины души накатывает волна бешенства. Три часа по бездорожью! В четыре утра из дому выскочил! Врезать бы ублюдку по башке как следует!

Я не пью, - так же тихо продолжил Григорий. На капитана он старался не смотреть. - Места у нас такие, Степан Васильевич: без колдунов никак не обойтись. Случись что - не дозовешься. Ты вон через три с половиной часа только приехал, а уж как я тебя звал… Про врача или ветеринара я вообще не говорю. - Однорукий сплюнул. - А Пелагея и зубы заговорить может, и боль снять, от живота присоветовать, и вообще…

Что вообще?

Дождь может вызвать или прогнать.

Что ж не прогнала? - Полицейский с ухмылкой кивнул на перепачканный джип. - Без дождя я бы за полтора часа доехал.

Он видел, что Григорий действительно верит в то, что говорит.

А ты, Степан Васильевич, если интересно, по полям нашим прокатись, - предложил однорукий. - Или по пастбищам.

А что на полях? - насторожился капитан.

Там воды такой нет, мимо тучи идут.

Пелагея ими правит?

Полицейский налил себе еще кофе и, сделав большой глоток, блаженно зажмурился.

В том, что в глухой деревушке есть своя колдунья, не было ничего странного. Если уж в городских газетах постоянно натыкаешься на предложения: «Порча, сниму 100», то здесь, среди тайги, как говорится, сам бог велел. Другое дело, и в этом Степан был убежден, в этих деревенских бабках действительно что-то есть. Тайна какая-то. Сила. Во всяком случае, лет десять назад такая вот Пелагея зубы ему заговорила. Да так заговорила, что до сих пор капитан не ведал дороги в кабинет стоматолога.

Ситуация вырисовывалась ясная. Устойчивая репутация сыграла со старухой злую шутку - как только возникла проблема, во всем обвинили ее. Надо успокоить мужиков, не допустить самосуда и выяснить…

А от чего коровы сдохли?

Ветеринар приезжал, - нехотя протянул Григорий. - Сказал, от разрыва сердца. Не выдержали, мол, буренки, тяжкой своей жизни.

То есть все в порядке? В смысле, никакого криминала?

Все знают, что коров сгубила Пелагея, - глухо повторил однорукий. - Некому больше.

А с чего ей?

Она с Федором поругалась. Внук ее с браконьерами городскими связался, Федор его полиции сдал, вот Пелагея и взбеленилась. - Григорий прикурил от бычка следующую сигарету, аккуратно затушил окурок и убрал его в стоящую под скамейкой баночку. - Федор сначала осерчал крепко.

Понимаю.

Он с Пелагеей по-хорошему поговорить хотел, а она его того… Указала, в общем, дорогу на… Знает свою силу, старая. Охотников с ней разбираться никогда не было. Федор в Калиновку, к батюшке, да только тот вроде тебя оказался, грамотный. «Померли, - говорит, - коровки, значит, время их пришло». Тогда Федор на все дела плюнул и поехал в Читу. Не знаю, с кем он там говорил, но вчера вернулся с монахом каким-то, с проповедником. В общем, привез он монаха, тот собрал мужиков на «футболке», поляна это у нас за околицей, там детвора мяч гоняет, собрал и о чем-то беседовал.

Григорий пожал плечами.

Только не говори, что тебя там не было.

Ну, был, - буркнул однорукий. - Там мужиков всего пятеро было. А проповедник… - В голосе мужика скользнуло подлинное уважение. - А проповедник правильно все говорил. О Боге говорил, о вере, о том, что защищать ее надо.

От кого?

А ни от кого, - спокойно ответил Григорий. - Внутри себя защищать, крепким быть, соблазнам не поддаваться. Человека по делам судить, а не по словам. В общем, правильно все говорил. А сегодня с утра велел мужикам на площади собраться да остальных позвать. Ночевать у Федора остался. - Григорий опять достал баночку и скомкал в нее недокуренную сигарету. - Еще проповедник говорил, что смирение и покорность не одно и то же, что стоять на вере надо крепко и с такими же крепкими объединяться.

«Объединяться!» Слово раскаленной иглой проникло в голову полицейского, напомнив ходившие по Чите слухи о загадочной религиозной организации, чьи проповедники активно работали среди прихожан области.

А этот монах случайно не из Союза ортодоксов? Не из Курии?

Однорукий кивнул.

Вот дрянь! - не сдержался капитан.

Дело принимало совсем нехороший оборот: все эти религиозно-сектантские дела до смерти не нравились полицейскому. На последнем совещании в районном управлении полковник Колобков сообщил о появлении загадочного Союза ортодоксов и предупредил, чтобы приглядывали за проповедниками. Но ведь это в городе. Степан был уверен, что уж в его-то глуши о такой экзотике и слыхом не слыхивали, и вот на тебе!

Ты же говорил, что Пелагея добро делает. Дождь от полей отводит, зубы заговаривает… Чего же мужики не образумили Федора?

Добро мы от нее видели, - пожал плечами Григорий. - Но коров она зря сгубила. И за это наказать надо ведьму. - Он помолчал. - Силу мы ее знаем, но шалить не позволим.

Тогда чего меня позвал?

Однорукий усмехнулся.

Потому что остудить мужиков надобно. При тебе, Степан Васильевич, они на смертоубийство не пойдут. А я не хочу, чтобы, значит, жизнь им ломать. Не стоят того коровы.

А сам чего? Ты же здесь власть.

Да какая я власть? - удивился однорукий. - Мужики сами все решают, а я так, чтобы бумажки перекладывать. - Он кивнул на пустой рукав. - Ты, капитан, сам знаешь, почему меня в сельсовет определили, а теперь вот «главой администрации». Если бы не тот проклятый медведь, разве ж я стал бы такой ерундой заниматься?

И сейчас бы с мужиками был? - жестко спросил полицейский.

Был бы, - после короткой паузы ответил Григорий. - Потому как ведьму наказать надо. - Он снова помолчал. - Но тебе бы все равно позвонил. У нас в роду все рассудительные.

Толпа в центре деревни не была большой. Мужики, человек двадцать - двадцать пять, плотно обступили высокого монаха в черной рясе, группа женщин стояла поодаль, не приближаясь, но внимательно слушая, что говорит проповедник. Дети, неизбежные спутники сходок, на этот раз отсутствовали. Когда полицейский и Григорий приблизились к собранию, монах замолчал, а мужики удостоили пришельцев мрачными взглядами. Несколько мгновений капитан рассматривал собравшихся, затем широко улыбнулся:

Здорово!

Доброе утро, - помедлив, отозвался чернявый, но с пробивающейся проседью здоровяк.

Федор, - шепнул однорукий.

Остальные мужики ограничились невнятным бурчанием. Было видно, что появление представителя власти вызвало у них легкую досаду. Но и только. От своих планов они отказываться не собирались.

Чего не работаем?

Дела у нас, - коротко ответил Федор. - Важные.

Дела у прокурора, а у вас работа. - Степан вздохнул. - Страда ведь.

Ты, начальник, сначала на агронома выучись, а потом указывай.

Самосуда не будет, - спокойно улыбнулся Федор.

Божий суд, начальник, это покрепче твоей юстиции, - вставил еще один мужик.

Самосуда не допущу, - повторил капитан.

Не думаю, что вам стоит защищать ведьму, полицейский.

Проповедник произнес фразу очень негромко, но тишина, молниеносно установившаяся на площади, показала, с каким уважением местные относятся к монаху. Степан вспомнил, как приезжал сюда с помощником губернатора, с кандидатом в депутаты Государственной Думы, с главой районной администрации. Тогда тоже были собрания на этой самой площади, но всегда были такие, кто болтал в задних рядах или лузгал семечки, придя на сборище «за компанию». Проповедника же местные слушали очень внимательно, как никого другого, и это было плохо. Полицейский понял, что первый раунд он уже проиграл.

Вы местный батюшка?

Вы знаете, кто я, - бесстрастно ответил монах. Григорий опустил глаза. - В деревне нет прихода.

Как вас зовут?

Отец Иван.

Вы священник?

Высокий, лет шестидесяти на вид, проповедник поражал огнем, горящим в больших глазах. На сухом, морщинистом лице они выглядели живо и молодо, завораживали, привлекали внимание.

Почему вы называете Пелагею ведьмой?

Так сказали люди, - пожал плечами проповедник. - Они добрые христиане, православные, и я не вижу причин не верить им.

В чем вы ее обвиняете?

Господь не дал мне права обвинять, - терпеливо, как неразумному ребенку, объяснил монах. - Я могу лишь проповедовать, нести слово Его… и помогать.

Чем помогать? Почему вы вообще решили, что в их словах есть хоть капля правды? Эти несчастные коровы…

Степан Васильевич, - проповедник сделал маленький шаг к полицейскому и еще больше понизил голос. Теперь, несмотря на все усилия, собравшиеся на площади жители не слышали ни одного слова монаха. Он говорил только для капитана. - Степан Васильевич, не мешайте мне. Рано или поздно вы поймете, что я спасаю эту женщину. Спасаю от них, спасаю от нее самой. Не мешайте мне.

Я не допущу самосуда, - прохрипел полицейский.

Если бы я захотел, Степан Васильевич, вы бы смогли добраться до деревни только к вечеру, но я уверен в вашей выдержке и благоразумии. Вы пойдете с нами и убедитесь в том, что я прав. Возможно, это укрепит вашу веру.

Отец Иван повелительно оглядел площадь.

Мы пойдем к Пелагее сейчас!

Полицейский насупился. Мужики вокруг не буянили, были трезвы, но он видел, что они уперлись. Теперь их не остановить. Можно было бы пойти на принцип, встать в позу, угрожать, но каждый из них охотник, у каждого дома ружье, а то и не одно, да еще и нарезное есть. Полицейский не верил, что мужики возьмутся за оружие, но проверять не собирался. Григорий говорил, что Федор пользуется большим авторитетом в деревне. Он был помощником лесника и тайгу знал, как «Отче наш». И мужики понимали, что Федор не из вредности, а от знания указывает им сроки и места охоты, контролирует вырубку и рыбалку. Для того, чтобы тайга и детям их осталась и внукам. Чтобы зверь не ушел и богатства не исчезли. Полицейский знал, что Федор уже «разбирался» и с китайцами, и с рвачами-браконьерами, и догадывался, чем заканчивались эти разборки. Тайга большая, но пускать сюда кого ни попадя мужики не хотели. Они здесь были хозяевами и терпеть ни от кого не собирались: ни от чужаков, ни от собственной ведьмы.

Зря, зря Пелагея связалась с лесовиками.

Идут! - Таня посмотрела на старуху, и в ее глазах блеснули слезы. - Бабушка, они идут!!

Все хорошо, милая. - Пелагея нашла в себе силы улыбнуться и погладить внучку по светлым волосам. Ее рука не дрожала. - Все хорошо. Ты поди через огород в лес. Поди, там побудь, а потом возвращайся.

Я не хочу! - Девочка покачала головой. - Я с тобой.

Я, милая, сама с ними поговорю, - спокойно сказала старуха. - Ничего они мне не сделают.

Тогда зачем мне уходить?

Так надо. - Пелагея стала серьезнее. - Я так хочу. Иди.

Таня послушно кивнула и медленно побрела к двери.

Быстрее иди, - велела старуха.

И только убедившись, что осталась одна, Пелагея вышла к забору и тяжело оперлась на столб.

«Что ж, Федор, одного урока тебе оказалось недостаточно? Будет еще». Старуха была уверена в своих силах, и даже весть о каком-то монахе, которую принесла Таня, не заставила ее усомниться. Гораздо больше ее беспокоил полицейский.

«Надеюсь, у него хватит ума молчать о том, что увидит».

До дома старухи оставалось шагов двести.

К громадному облегчению капитана, мужики вели себя смирно. Шли к Пелагее молча, сосредоточенно, на лицах не было ярости или злобы. Мужики шли, как на работу, как на охоту, как в поле: спокойно, размеренно, но неотвратимо. Хмурились, конечно, но лишнего себе не позволяли. То ли действительно побаивались ведьму, то ли сдерживало присутствие проповедника. Монах вышагивал первым, спина прямая, как палка, голова гордо поднята, в руках раскрытая Библия.

«Изгоняющий дьявола, - полицейский криво усмехнулся. - Ну, ладно, проповедник, посмотрим, что ты будешь делать, а уж потом, не обессудь, от вопросов тебе не отвертеться».

Что нужно Курии? Кто за ней стоит? Для чего дурачить мужиков, прикрываясь именем церкви? Дорога до города длинная, волей-неволей разговоришься…

Снова заморосил дождь. До дома ведьмы оставалось шагов сто.

«А не разговоришься, поедем в управление. Вызовем кого-нибудь из епархии и будем разбираться, кому в наши дни понадобилась охота на ведьм. Кому надо безобидных старух трогать…»

Капитан споткнулся и остановился, потрясенный простотой обрушившейся на него мысли.

«А чего ждать-то? Задурили мне голову совсем своими россказнями! Я тут власть или нет?! Не допущу произвола!!»

Эй, мужики, может, хватит дурака валять? - Полицейский вытер мокрое от дождя лицо. - Взрослые же люди, а всяким сказкам верите!

Толпа приостановила движение. Степан видел, что мужики недоуменно оглядываются, озираются и не выражают никакого желания идти дальше. Даже решительный Федор отчего-то остановился.

Старуха несчастная от страха не знает, куда спрятаться. Али вы не православные, мужики? Почто такие страсти здесь разводите? Федор!

Да я что? - пожал плечами заводила. - Нашло на меня.

До дома ведьмы оставалось не более пятидесяти шагов, но капитан знал, что ни за что не пройдет их. Не нужно это, неправильно. Какие ведьмы в наши дни? Сами коровы сдохли, от жизни своей коровьей.

Давай, мужики, вертай назад! - властно распорядился полицейский.

Проповедник окинул его насмешливым взглядом, чуть улыбнулся и вновь повернулся в сторону дома.

Меня дождитесь.

Не балуй! Стой, где стоишь!

Окрик у капитана получился грозным, но бессмысленным: монах спокойно, не замечая замешательства толпы, переступил незримую черту и направился к ограде. Остановить бы его, задержать, но идти за отцом Иваном Степан не мог, а два его следующих крика захлебнулись в моросящем дожде.

Зря этот пришлый на Пелагею нашу взъелся, - буркнул один из мужиков.

Во-во, - поддержал его второй. - Старуха сроду никому ничего дурного не делала.

А растерянный Федор, стоящий совсем рядом с полицейским, недоуменно крутил головой, словно вспоминая, что за напасть привела его в этот конец деревни. Или же пытаясь понять, что за сила остановила его в пятидесяти шагах от дома ведьмы.

Только в Боге успокоивается душа моя; от Него спасение мое.

Только Он твердыня моя, спасение мое, убежище мое: не поколеблюсь более.

В Боге спасение мое и слава моя; крепость силы моей и упование мое в Боге. [Псалтирь. Псалом 61.]

Иван знал псалом наизусть, но раскрытая Библия придавала ему более кроткий, смиренный вид и должна была показать ведьме, что он не ищет ее крови. В том, что Пелагея колдунья, монах не сомневался: он чувствовал волну магической энергии, идущую к толпе от дома. Как не сомневался он и в том, что сумеет справиться со старухой. Иван прекрасно знал свои возможности и понимал, что одолеет и десяток таких вот Пелагей. Хоть сразу, хоть по очереди.

Однажды сказал Бог, и дважды слышал я это, что сила у Бога,

И у Тебя, Господи, милость; ибо Ты воздаешь каждому по делам его.

Очередной шаг дался с большим трудом. Воздух на пути проповедника стал вязким, подобно трясине обволакивал ноги, стремясь не допустить монаха к дому ведьмы.

Нет тебе дороги сюда, человек!

Уж не ты ли преградишь мне путь?

А если я?

А силенок хватит?

Серьезного сопротивления Пелагея оказать не могла, но дров наломать - вполне, а потому Иван спокойно и веско дал старухе понять, кто контролирует ситуацию. Что могла противопоставить ему простая деревенская баба? Мощный удар скрутил ее невнятные заклинания и унес, как злой осенний ветер уносит желтые листья. Следующий удар закупорил магическую энергию внутри старухи, а затем осторожно, очень осторожно, развеял ее в дым, лишая Пелагею силы.

Иван перевел невозмутимый взгляд на раскрытую Библию:

Перестань гневаться и оставь ярость; не ревнуй до того, чтобы делать зло.

Вадим Панов

Тень инквизитора

Я есмь истинная виноградная Лоза, а Отец Мой - Виноградарь, Всякую у Меня ветвь, не приносящую плода, Он отсекает, и всякую, приносящую плод, очищает, чтобы более принесла плода

Забайкалье, Читинская область,

деревня Верхние Каменки.

Два года до описываемых событий.

Дожди в этом году зарядили с августа, аккурат с Преображения. Но в первую послепраздничную неделю они лишь моросили, превратив остаток лета в тоскливые, подернутые водяной пылью будни. А вот с началом сентября перешли в полноценные ливни и сварили из единственной дороги, связывающей деревню с миром, неприличную грязную кашу. Впрочем, распутица не была здесь в диковину, а аборигены, автопарк которых составляли разномастные джипы и небольшие грузовики, даже радовались этому времени, в течение которого замкнутый мирок Верхних Каменок гарантированно не подвергался нашествию чужаков.

Чужих здесь не привечали.

Губернатор хочет на второй срок избраться, всю область заасфальтировал, какого черта вы сопротивляетесь? - Полицейский, толстый, с большим мягким носом и большими губами капитан, расстроенно осмотрел свой покрытый грязью бело-голубой джип. Точнее, полицейский помнил, что джип должен быть бело-голубым. - За переправой чуть ось не потерял!

Это вы, Степан Васильевич, как брод прошли, правее, должно быть, взяли? - осведомился его собеседник, кряжистый, плечистый мужик, с аккуратно расчесанными на пробор волосами. - Так там в этом году, наоборот, левее надо выезжать, справа яма образовалась.

Яма! Григорий, какая яма? - Полицейский коротко ругнулся. - Яма, брод, яма, болото… Сидите здесь, бирюки бирюками.

Привыкли. - Мужик усмехнулся.

На фоне помятого и злого полицейского он выглядел необычайно благообразно. Чистый костюм, чистая рубашка, брюки заправлены в начищенные до блеска сапоги, старательно подстриженная бородка. Григорий был ниже капитана, но шире в плечах и буквально дышал могучей силой, настоящим, мощным простором сибирской тайги… вот только левый рукав его пиджака был зашит, напоминая о давней и крайне неудачной встрече с шатуном.

Яма! Привыкли! - Капитан вздохнул. - Зачем вызывал?

Эмоции, вызванные пробуждением в четыре утра и сотней миль непролазной грязи, улеглись, и полицейский решил, наконец, поинтересоваться, для чего глава администрации затерянной в тайге деревушки разбудил его среди ночи и потребовал немедленного, НЕМЕДЛЕННОГО, прибытия.

В дом, пожалуйста, - предложил Григорий. - Жена доила уже, молочка парного с дороги попьете, а я расскажу, как и что.

Говори здесь. - Полицейский достал из джипа термос с крепчайшим кофе и закурил сигарету. - Не хочу в дом, на прохладе останемся…

Можно и здесь.

Дождь прекратился несколько часов назад, и желание капитана насладиться чистым утренним воздухом было понятно. Мужчины присели на скамеечку у крыльца.

Так что же случилось?

Неспокойно у нас, - просто ответил Григорий.

Ага, - хмыкнул полицейский, - Мефодий вчера сапог порвал, а баба Нина сказала, что это не к добру?

Вроде того, - не принял шутки однорукий. - У Федора две коровы сдохли, и я боюсь, как бы до смертоубийства не дошло.

При чем здесь убийство? - не понял капитан.

Коровы сдохли?

Отравили? Григорий опустил глаза.

Что значит «почти»?

Вся деревня знает, что сгубила коров Пелагея.

Отравила? Свидетели есть? Пастуха допросить надо.

Пил? - угрюмо спросил полицейский, чувствуя, как из глубины души накатывает волна бешенства. Три часа по бездорожью! В четыре утра из дому выскочил! Врезать бы ублюдку по башке как следует!

Я не пью, - так же тихо продолжил Григорий. На капитана он старался не смотреть. - Места у нас такие, Степан Васильевич: без колдунов никак не обойтись. Случись что - не дозовешься. Ты вон через три с половиной часа только приехал, а уж как я тебя звал… Про врача или ветеринара я вообще не говорю. - Однорукий сплюнул. - А Пелагея и зубы заговорить может, и боль снять, от живота присоветовать, и вообще…

Что вообще?

Дождь может вызвать или прогнать.

Что ж не прогнала? - Полицейский с ухмылкой кивнул на перепачканный джип. - Без дождя я бы за полтора часа доехал.

Он видел, что Григорий действительно верит в то, что говорит.

А ты, Степан Васильевич, если интересно, по полям нашим прокатись, - предложил однорукий. - Или по пастбищам…

А что на полях? - насторожился капитан.

Там воды такой нет, мимо тучи идут.

Пелагея ими правит?

Полицейский налил себе еще кофе и, сделав большой глоток, блаженно зажмурился.

В том, что в глухой деревушке есть своя колдунья, не было ничего странного. Если уж в городских газетах постоянно натыкаешься на предложения: «Порча, сниму 100 %», то здесь, среди тайги, как говорится, сам бог велел. Другое дело, и в этом Степан был убежден, в этих деревенских бабках действительно что-то есть. Тайна какая-то. Сила. Во всяком случае, лет десять назад такая вот Пелагея зубы ему заговорила. Да так заговорила, что до сих пор капитан не ведал дороги в кабинет стоматолога.

Ситуация вырисовывалась ясная. Устойчивая репутация сыграла со старухой злую шутку - как только возникла проблема, во всем обвинили ее. Надо успокоить мужиков, не допустить самосуда и выяснить…

А от чего коровы сдохли?

Ветеринар приезжал, - нехотя протянул Григорий. - Сказал, от разрыва сердца. Не выдержали, мол, буренки, тяжкой своей жизни.

То есть все в порядке? В смысле, никакого криминала?

Все знают, что коров сгубила Пелагея, - глухо повторил однорукий. - Некому больше.

А с чего ей?

Она с Федором поругалась. Внук ее с браконьерами городскими связался, Федор его полиции сдал, вот Пелагея и взбеленилась. - Григорий прикурил от бычка следующую сигарету, аккуратно затушил окурок и убрал его в стоящую под скамейкой баночку. - Федор сначала осерчал крепко.

Понимаю.

Он с Пелагеей по-хорошему поговорить хотел, а она его того… Указала, в общем, дорогу на… Знает свою силу, старая. Охотников с ней разбираться никогда не было. Федор в Калиновку, к батюшке, да только тот вроде тебя оказался, грамотный. «Померли, - говорит, - коровки, значит, время их пришло». Тогда Федор на все дела плюнул и поехал в Читу. Не знаю, с кем он там говорил, но вчера вернулся с монахом каким-то, с проповедником. В общем, привез он монаха, тот собрал мужиков на «футболке», поляна это у нас за околицей, там детвора мяч гоняет, собрал и о чем-то беседовал.

Григорий пожал плечами.

Только не говори, что тебя там не было.

Ну, был, - буркнул однорукий. - Там мужиков всего пятеро было. А проповедник… - В голосе мужика скользнуло подлинное уважение. - А проповедник правильно все говорил. О Боге говорил, о вере, о том, что защищать ее надо.

От кого?

А ни от кого, - спокойно ответил Григорий. - Внутри себя защищать, крепким быть, соблазнам не поддаваться. Человека по делам судить, а не по словам. В общем, правильно все говорил. А сегодня с утра велел мужикам на площади собраться да остальных позвать. Ночевать у Федора остался. - Григорий опять достал баночку и скомкал в нее недокуренную сигарету. - Еще проповедник говорил, что смирение и покорность не одно и то же, что стоять на вере надо крепко и с такими же крепкими объединяться.

«Объединяться!» Слово раскаленной иглой проникло в голову полицейского, напомнив ходившие по Чите слухи о загадочной религиозной организации, чьи проповедники активно работали среди прихожан области.

А этот монах случайно не из Союза ортодоксов? Не из Курии?

Однорукий кивнул.

Вот дрянь! - не сдержался капитан.

Дело принимало совсем нехороший оборот: все эти религиозно-сектантские дела до смерти не нравились полицейскому. На последнем совещании в районном управлении полковник Колобков сообщил о появлении загадочного Союза ортодоксов и предупредил, чтобы приглядывали за проповедниками. Но ведь это в городе. Степан был уверен, что уж в его-то глуши о такой экзотике и слыхом не слыхивали, и вот на тебе!

Ты же говорил, что Пелагея добро делает. Дождь от полей отводит, зубы заговаривает… Чего же мужики не образумили Федора?

И вновь над обителью магов и чародеев, потомков исчезнувших древних рас, - Тайным Городом, незримо для посторонних глаз раскинувшимся на берегах Москвы-реки посреди современного мегаполиса, нависла угроза уничтожения. Уже запылали первые костры, уже пролилась кровь несчастных, приносимых в жертву вечному стремлению к мировому господству. Кажется, что все готово для начала новой войны, и вновь на Землю придут времена Инквизиции. Кому же выгодно поссорить людей и жителей Тайного Города? Кто этот таинственный кукольник, дергающий веревочки судеб и событий? И ведомо ли ему, что иногда марионетка может управлять своим кукловодом?