Берсенева созвездие стрельца читать полностью. Дмитрий нагишкин. О книге «Созвездие Стрельца» Анна Берсенева

Вот эти люди!

Не надо ехать за тридевять земель для того, чтобы увидеть их. Они живут рядом со мной и встречаются то и дело - то на улице, то в магазине, то в кино, то на берегу реки, куда тянет людей после рабочего дня.

Они походят на тысячи других таких же. И вы не остановите на них своего взгляда, если я вам не покажу - вот они, эти люди!

Вот идет по улице невысокая женщина, одетая так, как одеваются все женщины с очень малым достатком, которые каждую вещь приобретают лишь после долгих совещаний со своим кошельком - выдержит ли он эту трату? Она зябко передергивает плечами и оправляет измятые манжеты своего пальто. Это пальто могло бы удостоиться медали за выслугу лет или выйти на пенсию, но вещам не дают медалей, как бы честно они не служили людям, а выйти они могут только в тряпье, оставив у своих владельцев лишь чувство недовольства тем, что служили недостаточно долго… Женщина немолода и некрасива. Может статься, будь ее заработок побольше, а жизнь подешевле, она выглядела бы моложе своих лет, и тогда ваш взгляд задержался бы на ее фигуре - она почти девичья! - или на ее лице, на котором и теперь заметны следы если не красоты, то былого задора, а теперь вы смотрите мимо, на других, кто позаметнее.

Навстречу ей шагает подросток. Он громко топает слишком большими для его ног сапогами с кирзовым верхом и кожимптовой подошвой. Что такое кирза и что такое кожимит? Подросток точно не знает этого. Но очевидно, это что-то очень хорошее, так как тот, у кого были куплены эти сапоги, долго стучал по подошве согнутым указательным пальцем правой руки, отчего подошва издавала глухой, неприятный звук, и многозначительно говорил: «Видал? Чистый кожимит! Чистый!» Потом он долго мял тусклые, жидкие, пупыристые верха сапог и опять говорил с восхищением: «Видал? Кирза! Чистая кирза! Будь уверен!» И поднимал вверх грязный палец с желтым, пропитанным табачной дрянью большим ногтем… На подростке нет ни одной вещи по росту. Портные не тратили на него свое драгоценное время, занятые другими заказчиками. Все на нем торчит и топырится. Не только одежда, но и уши, слишком большие для его маленькой головы, отчего он странно похож на насторожившегося щенка. Он то и дело шмыгает носом, но во всей его фигуре написано такое достоинство, а во взоре небольших остреньких глаз и вздернутом коротком носике такая независимость, что вы невольно уступите ему дорогу. Чуть-чуть, а уступите.

Вот идет немолодой мужчина с усталым взглядом серо-голубых глаз и следами какой-то тяжелой болезни, обметавшей темными кругами эти глаза. Он идет не шибко и время от времени приостанавливается, чтобы как-нибудь унять неприятные хрипы в груди. Одет он, как говорят, прилично - на нем хорошее пальто с серым барашковым воротником, ношеная, но красивая шляпа. Под мышками он тащит книги и, кажется, стопку ученических тетрадей, завернутых в газету. Он здоровается с той женщиной, на которую я обратил ваше внимание. Но в этом приветствии ни с той, ни с другой стороны не заметно особой теплоты - обычное «здравствуйте!», которое ни к чему не обязывает здоровающихся…

Вот в толпе показывается молодая, очень хорошенькая девушка в милицейской форме - она быстро и легко ступает по этой земле, словно летит. Кто в двадцать один не ходил так же, словно на крыльях, не чуя под собой ног, едва касаясь земли, тот уже никогда не обретет этой походки! Девушку эту невольно хочется сравнить с ласточкой, когда та взмывает вверх и вы слышите нежный свист ее крыльев и испытываете желание, вот так же легко оттолкнувшись от земли, взлететь вверх. Девушка догоняет подростка и дружески касается его плеча рукой. Он оглядывается, розовеет и что-то хмуро бормочет. Нет, он не сердится, что можно было бы подумать, увидев его сдвинутые брови! Просто он смущается, но не хочет показать, что эта встреча ему приятна. Все подростки делают так. Почему? - это особый вопрос. У нас нет времени для того, чтобы искать на него ответ…

Из-за угла выходит, - нет не выходит, а как-то выворачивается рыжеватый мужчина в дорогом пальто, стоящем на нем коробом, в хромовых сапогах, в мерлушковой шапке, с лицом, налитым жаркой, душной кровью, и плотной фигурой, в которой наиболее приметной частью является живот. Я никогда не видел лабазников и уже не увижу их, но этот мужчина почему-то вызывает у меня представление о лабазнике. Он невольно умеряет шаг, увидев первый женщину, и начинает глядеть в сторону. Не глядит на него и женщина. Они делают вид, что не знают друг друга. Но это не так. Они были знакомы, да раззнакомились и поэтому не хотят встречаться взглядами и проходят мимо, подчеркнуто не замечая друг друга…

Зато какой улыбкой вдруг озаряется лицо этой женщины, когда она видит подростка в кирзовых сапогах. Она ускоряет шаг. Она кивает головой. Она легонько помахивает рукой. Подросток же хмурится еще больше - ему, мужчине, не пристало как-то отвечать на все эти знаки внимания. Он только громче топает своими великолепными сапогами. А вообще-то ему очень хочется заулыбаться - так, как могут только мальчишки, во весь рот. «Ну вот еще, выдумала!» - бормочет он себе под нос. «Какой ты серьезный!» - говорит ему девушка-ласточка, улыбаясь.

Вот эти люди, о которых мне хочется рассказать.

Среди них нет знаменитых, прославленных людей, таких, о ком знает каждый. Они ничем не выделяются из толпы. Говоря про них, обычно употребляют выражение «простые люди». Но это вовсе не значит, что они просты, что чувства их несложны, что переживания их неинтересны и что с ними не случается ничего примечательного. Малоприметное для сотен других людей событие, которое важно только для этого человека, «одного из малых сих», как называет их библия, - для них самих, в их глазах, вызывает чувства большие и сильные. Надо только увидеть их.

Как жаль, что вы не бывали в этом городе!

Скоро ему исполнится, как говорят, сто лет. Но те, кто живет в нем давно или родился здесь, утверждают, что теперь он совсем не похож на тот, каким был еще недавно.

Был же он и маленьким и плохоньким. Деревянные дома, отгородившиеся друг от друга высокими заборами, лепились поближе к реке, а станция железной дороги и не видна была с тех улиц, что шли по склонам трех холмов, обращенных своими торцами на реку.

Среди толпы приземистых домов, недружелюбно поглядывавших друг на друга через грязные улицы, одиноко возвышались самые приметные здания - универсальный магазин фирмы «Кунст и Альберс», кафедральный собор на лысой площади, губернаторский дом с огромным садом, который по праздникам на два часа открывался для гулянья горожан и откуда виден был величественный памятник Муравьеву-Амурскому со свитком бумаги в одной руке и другой рукой, положенной на шпагу. Общественное собрание, куда не всякому члену городского общества был открыт доступ, красные кирпичные казармы, которые, как солдаты на параде, выстроились особняком на одном из холмов, Арсенал с вечно дымящейся трубой и, наконец, городская дума, похожая на боярский терем, где на почетных местах сидели потомственные почетные граждане - Плюснин и Чердымов…

Конечно, если в этом городе был губернаторский дом и жил сам губернатор, то это значит, что город был губернским. И потому его жители смотрели на остальных обитателей этого края, земель которого хватило бы с избытком на полдесятка европейских государств, как на троглодитов. Вероятно, петербуржцы не с таким презрением глядели на жителей этого города, очень далекого от столицы, чем последние на население всей округи.

Город и после установления Советской власти остался административным центром края. И по-прежнему отовсюду из огромного края именно сюда ехали все те, кто ожидал от начальства каких-нибудь решений. И по-прежнему тут было много всяких начальников - больших и маленьких, толстых и тонких, сердитых и добрых, плохих и хороших, молодых и старых. Недаром какой-то острослов сказал про город: «Три горы, две дыры - сорок тысяч портфелей!» Под горами разумелись те холмы, на которых расположился чиновный и торговый город, под дырами понимались две лощины между холмами, на дне которых протекали мутные лужи, собиравшие в себя всю городскую грязь, но в ливни превращавшиеся в бурные потоки, что-то вроде Терека, который вместе с грязью мог унести в реку и зазевавшихся ребят, увлеченных пусканием корабликов, и неосторожную скотину, которая только в тридцатых годах перестала разгуливать по городским улицам, и нетрезвых горожан и мог смыть начисто те дома, что стояли в опасной близости к потокам, но почему-то так и не смывались, а, наоборот, приносили немалые доходы. Плюснину и Чердымову - своим владельцам, которые, исчезнув после революции, яко воск пред лицом огня, надолго оставили свои имена этим лужам… Что же касается сорока тысяч портфелей, то это было большим преувеличением, хотя каждому и бросалось в глаза немалое количество людей, таскавших свое официальное обзаведение в портфелях. Но это объясняется тем, что край велик и в городе было много служащих.

– Толстый я стал. Не знаю, как похудеть.

Пассажиров в троллейбусе было всего двое, и оба дремали, поэтому разговор водителя с женщиной, стоящей возле открытого окошка кабины, был слышен Марине во всех подробностях.

– Влюбиться тебе надо, – сказала женщина.

– Влюблялся уже, – ответил водитель. – Не помогает.

– Значит, не в ту влюблялся.

Троллейбус подъехал к утренней безлюдной остановке.

– Да я в разных пробовал, – сказал водитель.

Открылись двери.

– Значит, не так влюблялся, – ответила женщина.

Марина услышала это, уже выходя на улицу. Августовское утро было так прекрасно, а разговор так безыскусен, что она улыбнулась. Хотя лично для нее ничего радостного не могло быть ни в прелести этого утра, ни в чужих разговорах о любви.

Мама уже пила кофе, просматривая на айпаде утренние новости. Она всегда вставала рано, даже зимой, а уж летом, говорила, просто преступление спать после рассвета. Когда Марине было тринадцать лет и они отправились в морской круиз, мама каждое утро будила ее в полутьме и вела на палубу смотреть, как солнце встает. Марина канючила, что лучше посмотрит, как оно садится, ну ладно, посмотрит и рассвет, но одного раза достаточно, солнце ведь каждое утро встает одинаково.

Однако на маму Маринино нытье не производило ни малейшего впечатления.

– Солнце каждое утро встает по-разному, – безмятежым тоном отвечала она. – И воздух каждое утро новый, и волны. Ты должна это видеть. Чехов прав: кто видел Индийский океан, тому будет что вспоминать всю остальную жизнь во время бессонницы.

Маринины доводы о том, что у нее нет бессонницы и что они же не в Индийском океане, а в Средиземном море, мама пропускала мимо ушей.

Маме всегда нравилась изменчивость мира, его новизна, и с возрастом это качество не ослабело в ней. Пожалуйста – новости на айпаде читает, киндл купила, на Фейсбуке общается. Но что-то остается в ней неизменным, и это неуловимое «что-то» напоминает о себе повседневными знаками, и привычка к раннему пробуждению – из их числа.

– Доброе утро, – сказала мама, увидев Марину на пороге кухни. – Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного. – Марина была уверена, что ее голос звучит так же спокойно, как и мамин. – Поживу дня два у вас, ладно? У меня краской пахнет.

Ремонт, который Марина еще весной затеяла у себя в квартире, двигался очень неспешно, но теперь наконец дотащился до завершающей стадии.

– А в Мамонтовке что? – Мама встряхнула стеклянную миску с разноцветными кофейными капсулами и спросила: – Какую тебе?

– Розовую, – ответила Марина. – Нет, лучше покрепче – коричневую. – И добавила: – А в Мамонтовке ничего не получилось.

Мама вставила капсулу в машинку, кофе, благоухая, полился в чашку.

– Опять не получилось, – уточнила Марина. – Почему, как думаешь?

– Потому что новый твой мужчина оказался такой же, как всегда.

– Откуда ты знаешь?

– Ну а почему еще?

– Например, потому что я такая же, как всегда.

– Это настолько очевидно, что вообще не требует размышлений.

– А что тогда требует? – вздохнула Марина.

– То, что ты раз за разом пытаешься приладиться к одинаковым мужчинам. Наступаешь на них, как на грабли. Это странно.

– Что странного? – пожала плечами Марина. – Ну да, мне нравится определенный мужской тип.

– Сомнительный тип, – заметила мама. – И почему тебе нравится именно он?

Марина не ответила. Не было у нее ответа.

– О чем пишут? – спросила она, кивнув на мамин айпад.

Спросила вообще-то машинально. Через три часа после того, как вдребезги разбились твои надежды на устройство личной жизни, и это еще очень мягко говоря, – было бы удивительно, если бы тебя интересовало что-нибудь кроме этого.

– О будущих кокусах в Айове, – ответила мама.

– Кокусы – это кто? – не поняла Марина.

– Не кто, а что – праймериз. В США началась президентская кампания, – объяснила та.

– Мама, ты счастливый человек!

Марина засмеялась и, допив кофе, ушла в ванную. Ей в самом деле стало как-то повеселее. Кокусы в Айове!.. Сколько жизни надо иметь в себе, чтобы в пятьдесят два года так интересоваться жизнью вне себя!

Марина приехала из Мамонтовки с одной сумкой, в которую сложила всю одежду без разбора. Она отнесла сумку в ванную, выгрузила ее содержимое в стиральную машину и села на пол, глядя, как крутятся в пене за стеклом легкие юбочки и сарафанчики – навязчивые доказательства того, как легко, беззаботно и весело можно было бы жить с ней, с такой яркой, светлой и беспечной. Даже куртки теплой у нее с собой не было. И не понадобилась ей куртка ни разу за все это лето, солнечное и ясное.

День рождения Алены Солнечкиной открывал летний сезон, хотя и приходился на последний день весны. Алена всегда приглашала гостей домой, что уже само по себе было редкостью – зачем, если можно позвать в кафе и обойтись без лишних забот? Вдобавок она собирала компанию даже не в городской квартире, откуда проще выпроводить, а на даче, где половина приглашенных оставалась ночевать и гуляла потом весь следующий день. В общем, праздник получался заметный, и вся поликлиника его ждала, потому что именно с него всегда начиналось лето.

Марина приехала к Алене в Мамонтовку пораньше – стол накрывать. Не то чтобы она как-нибудь особенно любила домашние хлопоты, но свинством было бы не помочь. Салаты нарежь, заправь и по салатницам разложи, бутерброды с икрой сделай, соленья распредели по кабаретницам, да мало ли что еще! Ничего замысловатого во всем этом нет, но одной Алене не справиться.

Всем этим и занималась стайка Алениных приятельниц за два часа до сбора гостей.

– Надо же, как Аленке с погодой всегда везет! – сказала Ольга, размешивая оливье в классическом эмалированном тазике.

Ольга была лор-врачом, а Аленка – ее медсестрой.

– Ну так фамилия же у нее какая, – откликнулась Наташа, процедурная медсестра. – С такой фамилией – и чтоб на день рожденья солнце не светило?

В общем, они готовили праздник и вели такие разговоры, о которых папа говорит, что человек должен жалеть даже об усилии лицевых мышц, затраченном на произнесение ничего не значащих слов. Папа прав, конечно. Ну что полезного или хотя бы любопытного в сообщении о том, что сегодня светит солнце? Но Марина считала, что в такие моменты смешивается многое – и что собрались все вместе, и что впереди долгий беспечный вечер, и что не только вечер, но хоть всю ночь можно будет сидеть за столом, на крыльце и в расставленных на газоне пластмассовых креслах, болтать и мельком удивляться, что звезды в темном чистом небе видятся тебе так, как виделись в юности. И если от соединения простых и неважных вещей создается ощущение счастья, значит, важной и нужной является каждая такая вещь. И разговоры о погоде тоже.

Марина за этими разговорами резала домашнюю, приготовленную Аленкой буженину. Ей всегда поручали то, что надо было нарезать тонкими ровными ломтиками или крошечными кубиками; мама называла такую нарезку на французский манер – брюнуаз.

– В хирургию тебе надо было идти, Мариш, – сказала Ольга.

И это она тоже каждый год говорила, глядя, как Марина что-нибудь нарезает, и Аленка всегда на это отвечала, что терапия Маришино призвание, а потом добавляла что-нибудь смешное и сама первая смеялась, и ее слова и смех были так хороши, так уместны в последний день весны.

Потом кто-то спохватился, что вот-вот приедут гости, а хозяйка не одета, и Аленка убежала переодеваться. Потом она появилась в ярко-голубом платье, и все стали восхищаться – может, преувеличенно, но искренне. Потом к воротам стали подъезжать машины, в калитку начали входить гости, и, как только они оказывались в общем пространстве праздника, на них словно слетали с неба золотые блестки, и сразу им становилось от этого радостно и хорошо.

Однажды открыв для себя писательницу Анну Берсеневу, книголюбы отдают ей свое сердце навсегда. Возможно, так происходит благодаря таланту присущему этой женщине - яркому, неиссякаемому, глубокому. Анна Берсенева имеет филологическое образование, является доцентом Литературного института. Пишет книги давно и успешно. Все, что выходит из-под пера писательницы, обладает своим шармом и уникальностью, завораживает читателей и поклонников.

По мотивам книг автора было снято много телевизионных сериалов. Разве это не указывает на феноменальный талант писательницы? Возможно, именно этот факт выступает для автора толчком к сочинению запоминающихся сюжетов. Поэтому Анна Берсенева неустанно трудится над созданием новых книг, истории которых будут близки и понятны каждому книголюбу.

Вот и новая книга, которая вышла в 2017 году, успела привлечь внимание поклонников писательницы. Если еще не читали книгу «Созвездие Стрельца», не знакомы с творчеством Берсеневой, начините с данного романа, простого и обыденного, запоминающегося и трогательного.

Называется произведение «Созвездие Стрельца», и рассказывает о жизни, проблемах, тяготах, мечтах обычной семьи. В основе сюжета семейство Ивлевых, состоящее из мамы Тамары, ее мужа и взрослой дочери Марины. Каждый член в данной ячейке общества увлечен своим делом, каждый переживает свои радости и горести. Но только на первый взгляд ситуация обстоит так. При ближнем рассмотрении становится понятно, что поступок одного близкого человека очень сильно сказывается на жизни другого. И даже радость, гнев, отчаяние, другие чувства громким эхом прокатываются по существованию родных. Тем сложнее найти близким людям точку опоры, черту, за которой они смогут понять друг друга. Ведь у каждого свой взгляд на жизнь и события, своя житейская мудрость. Но споры о том, какой поступок правильнее - не самое главное в этой семье. Поступок матери, отразившийся на жизни дочери - вот настоящая трагедия. Как они справятся с последствиями необдуманных действий? Читать об этом лучше в книге.

Наблюдать за жизнью литературных персонажей интересно. На страницах романа «Созвездие Стрельца» герои буду любить, страдать, ссориться и мириться. Анна Берсенева смогла очень грамотно преподнести микст эмоций и чувств героев. Тем самым она дает возможность разобраться в поступках героев, их мотивациях и стремлениях. Ее слог написания имеет художественную окраску, поэтому читаются романы писательницы на одном дыхании. Появляется ощущение, словно история прошла через естество, оставив внутри глубокий след. Чтобы убедиться в этом начните читать книгу «Созвездие Стрельца». Мы уверены - вы будете тронуты!

На нашем литературном сайте сайт вы можете скачать книгу Анна Берсенева «Созвездие Стрельца» (Фрагмент) в подходящих для разных устройств форматах — epub, fb2, txt, rtf. Вы любите читать книги и всегда следите за выходом новинок? У нас большой выбор книг самых разных жанров: классика, современная фантастика, литература по психологии и детские издания. К тому же мы предлагаем интересные и познавательные статьи для начинающих писателей и всех тех, кто хочет научиться красиво писать. Каждый наш посетитель сможет найти для себя что-то полезное и увлекательное.

Анна Берсенева

Созвездие Стрельца

© Сотникова Т. А., текст, 2016

© Тур Н., иллюстрация, 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016

– Толстый я стал. Не знаю, как похудеть.

Пассажиров в троллейбусе было всего двое, и оба дремали, поэтому разговор водителя с женщиной, стоящей возле открытого окошка кабины, был слышен Марине во всех подробностях.

– Влюбиться тебе надо, – сказала женщина.

– Влюблялся уже, – ответил водитель. – Не помогает.

– Значит, не в ту влюблялся.

Троллейбус подъехал к утренней безлюдной остановке.

– Да я в разных пробовал, – сказал водитель.

Открылись двери.

– Значит, не так влюблялся, – ответила женщина.

Марина услышала это, уже выходя на улицу. Августовское утро было так прекрасно, а разговор так безыскусен, что она улыбнулась. Хотя лично для нее ничего радостного не могло быть ни в прелести этого утра, ни в чужих разговорах о любви.

Мама уже пила кофе, просматривая на айпаде утренние новости. Она всегда вставала рано, даже зимой, а уж летом, говорила, просто преступление спать после рассвета. Когда Марине было тринадцать лет и они отправились в морской круиз, мама каждое утро будила ее в полутьме и вела на палубу смотреть, как солнце встает. Марина канючила, что лучше посмотрит, как оно садится, ну ладно, посмотрит и рассвет, но одного раза достаточно, солнце ведь каждое утро встает одинаково.

Однако на маму Маринино нытье не производило ни малейшего впечатления.

– Солнце каждое утро встает по-разному, – безмятежым тоном отвечала она. – И воздух каждое утро новый, и волны. Ты должна это видеть. Чехов прав: кто видел Индийский океан, тому будет что вспоминать всю остальную жизнь во время бессонницы.

Маринины доводы о том, что у нее нет бессонницы и что они же не в Индийском океане, а в Средиземном море, мама пропускала мимо ушей.

Маме всегда нравилась изменчивость мира, его новизна, и с возрастом это качество не ослабело в ней. Пожалуйста – новости на айпаде читает, киндл купила, на Фейсбуке общается. Но что-то остается в ней неизменным, и это неуловимое «что-то» напоминает о себе повседневными знаками, и привычка к раннему пробуждению – из их числа.

– Доброе утро, – сказала мама, увидев Марину на пороге кухни. – Что-нибудь случилось?

– Ничего особенного. – Марина была уверена, что ее голос звучит так же спокойно, как и мамин. – Поживу дня два у вас, ладно? У меня краской пахнет.

Ремонт, который Марина еще весной затеяла у себя в квартире, двигался очень неспешно, но теперь наконец дотащился до завершающей стадии.

– А в Мамонтовке что? – Мама встряхнула стеклянную миску с разноцветными кофейными капсулами и спросила: – Какую тебе?

– Розовую, – ответила Марина. – Нет, лучше покрепче – коричневую. – И добавила: – А в Мамонтовке ничего не получилось.

Мама вставила капсулу в машинку, кофе, благоухая, полился в чашку.

– Опять не получилось, – уточнила Марина. – Почему, как думаешь?

– Потому что новый твой мужчина оказался такой же, как всегда.

– Откуда ты знаешь?

– Ну а почему еще?

– Например, потому что я такая же, как всегда.

– Это настолько очевидно, что вообще не требует размышлений.

– А что тогда требует? – вздохнула Марина.

– То, что ты раз за разом пытаешься приладиться к одинаковым мужчинам. Наступаешь на них, как на грабли. Это странно.

– Что странного? – пожала плечами Марина. – Ну да, мне нравится определенный мужской тип.

– Сомнительный тип, – заметила мама. – И почему тебе нравится именно он?

Марина не ответила. Не было у нее ответа.

– О чем пишут? – спросила она, кивнув на мамин айпад.

Спросила вообще-то машинально. Через три часа после того, как вдребезги разбились твои надежды на устройство личной жизни, и это еще очень мягко говоря, – было бы удивительно, если бы тебя интересовало что-нибудь кроме этого.

– О будущих кокусах в Айове, – ответила мама.

– Кокусы – это кто? – не поняла Марина.

– Не кто, а что – праймериз. В США началась президентская кампания, – объяснила та.

– Мама, ты счастливый человек!

Марина засмеялась и, допив кофе, ушла в ванную. Ей в самом деле стало как-то повеселее. Кокусы в Айове!.. Сколько жизни надо иметь в себе, чтобы в пятьдесят два года так интересоваться жизнью вне себя!

Марина приехала из Мамонтовки с одной сумкой, в которую сложила всю одежду без разбора. Она отнесла сумку в ванную, выгрузила ее содержимое в стиральную машину и села на пол, глядя, как крутятся в пене за стеклом легкие юбочки и сарафанчики – навязчивые доказательства того, как легко, беззаботно и весело можно было бы жить с ней, с такой яркой, светлой и беспечной. Даже куртки теплой у нее с собой не было. И не понадобилась ей куртка ни разу за все это лето, солнечное и ясное.